Как большая Настя маленькую из детского дома забирала

Фото: Сергей Егоров

Обычно люди, усыновившие детей, не афишируют свою историю. Они стараются переехать в другой район, а лучше – город, где их никто не знает, меньше общаются со знакомыми и начинают жизнь с чистого листа. Психологи говорят, что это не лучший вариант для ребёнка. Если он откуда-то узнает правду, это может оттолкнуть его от родителей, которые получается, всю жизнь ему врали. Наша сегодняшняя героиня, улыбчивая и вся словно светящаяся изнутри Анастасия, не из их числа. Ей никак не дашь её лет, она выглядит как старшая сестра своей маленькой Насти. Большая Настя пришла в редакцию, чтобы рассказать свою историю удочерения.

Жизнь без любви

Анастасия считает, что нужно пытаться объяснить людям, что малыши, оставшиеся без семьи, ничуть не хуже обычных родительских детей. Только они растут без любви, никому не нужные. Поэтому у них столько диагнозов, большинство которых снимается в течение года. А то, что они похожи на диких зверьков, не умеющих улыбаться – лишь иллюзия.

Что это правда, легко убедиться, стоит только взглянуть на пятилетнюю Настю, которую мама привела с собой на интервью. Пока мы разговариваем, Настюша сидит рядом за компьютером в наушниках и увлечённо смотрит какой-то мультик, который сама и нашла, периодически бросая в нашу сторону ослепительную улыбку. А какие у маленькой Насти глазища – в пол-лица. Глянешь – и утонешь.

А знаете, как её звали врачи? Настя – грустные глазки. Мы когда с ней по докторам стали ходить, некоторые её вспомнили ещё с детдомовских времён. Говорят, очень был печальный ребёнок. Никогда не спорила, не улыбалась, была послушная, как кукла. Правда, не верится сейчас?

– перебивает себя на полуслове мама Анастасия.

Начало

…С чего начать эту историю? Наверное, с того времени, когда девушка Настя училась в белгородском институте культуры и проходила практику то в разных школах, то в детских домах. Они вместе с другими студентами ставили спектакли для детей и, конечно, общались с юными зрителями. А потом Настя работала в лагере вожатой. Никто не хотел брать детдомовских детей в свой отряд. А Настя брала. Она уже хорошо знала эту публику, понимала брошенных детей, видела за ершистостью и подростковой грубостью реакцию на равнодушие взрослых, обманутые надежды и… обыкновенное невежество. Кто мог им объяснить простейшие вещи, которые домашний ребёнок знает априори, наблюдая за жизнью семьи? Они росли в закрытом мирке, оторванные от реальности. И когда выбирались в этот реальный мир, зачастую вели себя дико: воровали, ломали чужие игрушки, нарывались на грубость и грубили в ответ, чтобы хоть так обратить на себя внимание.

Все эти дети со сложной судьбой. Они выглядят взрослее своих ровесников, потому что пережили немало. Но они всё равно остаются детьми, которым нужна ласка, внимание, любовь. Если с ними разговаривать, быть рядом, участвовать в их жизни, они раскрываются с другой стороны. Беда в том, что в государственном учреждении никто этого не делает, это не входит в должностные обязанности. Накормлен, одет, лёг вовремя в кровать – вот и весь процесс воспитания,

– говорит Настя.

Наверное, тогда у неё впервые шевельнулась мысль усыновить ребёнка. Ей было интересно с ними, а они тянулись к ней. Это было ещё даже не намерения, так, идея, которая витала рядом, а Настя всё никак не могла её схватить, чтобы объяснить даже себе: зачем ей это нужно?

Кстати, ответ на этот вопрос она так и не знает до сих пор. Наверное, потому что одного простого объяснения не существует.

Взрослая жизнь

Настя познакомилась со своим будущим мужем на работе. Он был водителем. И иногда возил отказничков из больницы в Дом малютки.

У них родилась дочка Наташа. Жизнь семьи выглядела вполне счастливой. Настя спрашивала мужа, мог бы он взять чужого ребёнка. Михаил отвечал, что не против, он сам как-то чуть не оказался в детском доме. Но кроме разговоров, дело дальше не двигалось. Наташе исполнилось три месяца, когда позвонил муж и сказал, что везёт из роддома в Дом ребёнка совсем кроху, хорошего, здорового. И сразу огорошил Настю вопросом:

– Давай его возьмём, жалко мальчишку, такой хорошенький.

– У нас дочке всего три месяца, первый ребёнок, я с ней ладу не найду, куда мне ещё одного карапуза? Не переживай, такого маленького сразу заберут, уверена, на него найдутся кандидаты. Наше время ещё придёт,

– ответила жена.

И как в воду глядела. Потом в семье родился Санька. У ребёнка были серьёзные патологии. Врачи вообще не давали ему шанс на жизнь, говорили, что Настя не разродится, убеждали маму сделать искусственные роды. А у неё уже живот был выше носа, и она слышала, как сын ворочался внутри, такой родной. Как можно было его убить? К тому же Настя из православной семьи. Считала, что если на роду написано им с маленьким умереть, значит умрут вместе.

Впрочем, моя собеседница не похожа на верующую, скорее, она разрушает стереотип православной христианки. Ни длинной юбки до пят, ни платка на голове. Она то заливается смехом, как ребёнок, то внезапно становится серьёзной. Есть в ней что-то такое подкупающе живое, некая раздвоенность. Может, потому что верующим в её семье был папа. А мама – атеист, рационально и чётко мыслящий человек, твёрдо стоящий на ногах. Мне кажется, что в Насте есть что-то от обоих родителей. Отец считал, что мама – его крест. А мама ничего не считала, жила, как считала нужным и всем сердцем любила своих верующих домочадцев. Старший брат и сама Настя пошли в отца, им с верой оказалось жить легче. А после свадьбы и Настин муж пришёл к религии. Это как-то само собой произошло, без давления со стороны.

Сначала врачи не верили, что ребёнок родится живым и мама не умрёт. Потом сказали, что больше суток Саня всё равно не проживёт. Но время шло, а мальчик не собирался умирать. Ел за троих, щёки были до ушей. А Настя занималась семьёй, много времени уделяла малышу. Учила ходить, разговаривать, делать ладушки. Саше было трудно повторять простые движения, но Настя не сдавалась. Она знала, что у него всё получится, просто нужно больше времени, чем другим деткам.

Школа приёмных родителей

Наташе было четыре, Сане два, когда Анастасия пошла в Школу приёмных родителей. Её посещение обязательно для будущих усыновителей. Поскольку Настя работала в системе соцзащиты, её знали на курсах, и бывшие коллеги постоянно отговаривали от этого решения. Особенно старалась психолог. Она никак не могла поверить в искренние намерения Насти и искала какой-то скрытый смысл в её поступках.

Тогда я реально не понимала, как будет тяжело. Желание – это одно, но реальность оказалась совсем другой. К такому не подготовишься. После того, что прошла наша семья, я не осуждаю тех приёмных родителей, которые вернули детей обратно. Лучше так, чем мучиться всю жизнь и мучить ребёнка. У каждого свой запас душевных сил,

– говорит Настя.

Отец поддержал Настино решение, мать – нет. Она не увидела в нём никакого рационального зерна и надеялась, что дурь скоро пройдёт. Тем более, что большую часть времени дочери занимал уход за больным Сашей. Но и не отговаривала её, зная, что характер у её Насти упёртый.

«Ты меня нашла, мама»

Оставался последний шаг– взять ребёнка. Но что-то останавливало. Они не считались богачами, но были вполне обеспечены: две машины на семью, квартира, дом. Прокормить ещё одного ребёнка вполне могли и раз в год детей на море свозить – тоже. Так в чём же дело?

Настя сама не знала, интуитивно оттягивая момент усыновления. Всё решилось в один миг. У Сани начиналась ветрянка, проявлений болезни пока не было. но инфекция уже сидела в организме ребёнка. На её фоне случился первый эпилептический приступ. Родители впали в панику, не знали, как себя вести. Потом выяснилось, что делали всё неправильно. И у ребёнка остановилось дыхание. Настя рассказывает, что она упала на колени и мысленно попросила: «Господи, пусть он живёт, я завтра же пойду и сделаю то, что давно хотела сделать». В эту секунду Саша задышал.

Я не знаю, что это было, возможно, совпадение. Говорят, что нельзя давать богу такие обещания и потом брать ребёнка. Но для меня это был как раз толчок, которого мне не хватало для принятия окончательного решения,

– говорит Настя.

Ей было всё равно – мальчик иди девочка. Хотелось только взять не слишком маленького и максимально здорового ребёнка, потому что в семье уже был больной Саша. Заключение, разрешающее усыновление, подходило к концу. Оставался месяц. Началась СВО, но это её уже не остановило. Насте позвонила региональный оператор, сказала, что есть хорошая девочка трёх лет, будете забирать? Буду, сказала Настя, и на следующий день пошла в Дом малютки. Как можно выбирать ребёнка, это же не магазин, пожимает она плечами. Так в её жизни появилась маленькая Настя.

Я помню, как её вывели. Нарядные банты, два хвоста, красивое платье. А на ребёнке какие-то уродливые пластмассовые очки, за которыми видны воспаленные, красные, больные глаза. Она не улыбалась, была немногословна. Но повадки, но походки, но взгляд – увидела и сразу подумала: да это же я,

– вспоминает Настя.

Никаких эмоций в первое время не было. Приливы душещипательного счастья, восторг от узнавания родной души – оставьте это дешёвым мелодрамам. В жизни так не бывает. Чтобы привыкнуть к ребёнку и полюбить его, требуется время.

С интеллектом у малышки было всё нормально, это выяснилось за несколько минут общения.

– А форма головы вас не смущает? – спросили у Насти.

– Гидроцефалия? – предположила она.

Оказалось, что у девочки краниосиностоз – ранее срастание черепных швов, из-за чего происходит деформация черепа. Обычно такую патологию лечат хирургическим методом ещё до года, потому что, чем старше ребёнок, тем плотнее кость, и может быть большая кровопотеря. А о Насте некому было позаботиться. От давления черепа на мозг у девочки начало портиться зрение. Дальнейший прогноз без хирургического вмешательства был ещё более печален.

Она может ослепнуть. Такой случай у нас был, когда родители тянули с операцией. Мальчик ослеп прямо в коридоре. И процесс этот, к сожалению, необратим,

– сказал Насте на приёме нейрохирург Национального исследовательского центра им. Алмазова в Санкт-Петербурге, где согласились прооперировать ребёнка, получив документы из Белгорода.

Проблемы повышенного внутричерепного давления у Насти уже были: рвота, тремор рук, резкое падение зрения. Риск операции казался тоже велик, но так у неё хоть будет шанс, решили в семье. Ребёнка забрали домой.

За Настей приехали все: и дети, и взрослые. Настя пошла за девочкой в детский дом. Малышку вывели и начали раздевать на глазах изумлённой Анастасии. Сняли всё, вплоть до трусиков. Всё, во что одет ребёнок, считается казённой одеждой и принадлежит государству. Как совсем недавно государству принадлежала и сама она. Мама Настя привезла новые штанишки, свитер, куртку, ботинки, трусики, колготки для девочки. Но её просто ужаснула эта церемония публичного раздевания. Потом нянечки заспорили, надо ли снимать резинки с головы ребёнка и очки. Маленькая Настя стояла, как лягушонок, на полу босыми ногами и ёжилась от холода. Тут Настя большая не выдержала.

Всё берите, очки я вам не отдам. Пусть они ужасные, но ребёнок должен как-то видеть, пока я не выпишу у врача новые. Одевайся, Настенька.

Она одела ребёнка. А та прижалась в ней и быстро прошептала:

Мама, я знала, что ты меня найдёшь. Ты ведь меня потеряла? И так долго искала, правда?

«А где ее родители?»

Первые дни дома никак не напоминали рождественскую сказку. Наташа ждала сестру, Настя её разочаровала. Она хотела куклу, послушную и милую, с которой можно было играть, кормить и укладывать спать. А получила девочку со своим характером, которая упорно не хотела быть чей-то игрушкой. Саша вначале обрадовался Насте. Правда через пару дней спросил: «Мама, а где её родители, когда они её заберут домой? Они же, наверное, переживают за неё?»

Очень долго приходило понимание, что теперь они и есть Настина семья. Потом они так подружились, что Саша ни минуты не хотел проводить без Настюхи. Она разувала его, тащила с собой играть, придумывала им занятия. И Саня стал тянуться за ней, лучше успевать, активнее развиваться. Но всё это будет потом. Сперва семье пришлось пройти адаптацию. У всех она длится по-разному. Чтобы всем дома стало хорошо и каждый обрёл душевный комфорт, требуется от года до двух.

Два месяца Настя тихонько сходила с ума: СВО, куча проблем, лишайный котёнок, которого дети подобрали на улице (он жил по причине своей заразности в летней кухне, что не мешало ему орать дурным голосом целыми днями), собака, требующая прогулки, трое детей – каждый со своими желаниями и проблемами. Детвора ссорилась, муж мрачнел. Маленькая Настя целыми днями тихонько подвывала, как волчонок. Успокоить её было невозможно. Тогда Настя договорилась со своей старшей дочерью, что, если одна будет срываться на малышке, та успокоит, и наоборот. Так и держались друг друга: то Наташа маму обнимет и уведёт маленькую Настю в комнату, то мама погладит Наташу по голове, и её это остановит. В этот момент старшая сестра взяла под своё крыло девочку, и стало чуть легче.

На вопрос, что болит, Настя не отвечала, доводила всех тихим постаныванием до белого каления. Мама вспомнила, что дети плачут пот появления новых зубов. Она заглянула дочери в рот и увидела причину: почти все верхние и нижние зубы были съедены кариесом до основания. Воспалительный процесс уже затронул дёсны. Ребёнку было ужасно больно, но она не посмела жаловаться.

Маленькая Настя помнит до сих пор детский дом. Называет его – другой дом. Там было настолько плохо, что она отчаянно рыдает каждый раз, как только они проезжают мимо, и просит не отдавать её обратно.

Настя плакала по ночам от того, что хотела в туалет и терпела. В детском доме им не разрешали вставать с постели. Мама до сих пор иногда носит девочку в туалет на руках, когда в ней оживают старые страхи.

Сначала Насте вырвали больные молочные зубки. Потом взялись за глаза. Ребёнку сделали операцию и подобрали хорошие очки. Красные глаза у девочки были от хронического воспаления – халязиона. Его нужно было удалить. В детском доме никому не приходило в голову это сделать.

Потом ей вырезали аденоиды, убрали вросший ноготь на пальце ноги, от которого было больно ходить. Затем занялись краниосиностозом. Ребёнка лечили, как и того подобранного на улице котёнка сразу от всего: болезней, горя и одиночества. И они оба выжили – девочка и кот. Постепенно стиралась грань отчуждения, Настя становилась всё ближе и родней. Но окончательно они стали мамой и дочкой в Питере, во время операции.

«Все слушаем сказку про бабу Ягу»

Операция была сложной. Сперва Насте поставили в головном мозге датчик, который показывал внутричерепное давление. А потом сделали полноценную двухчасовую операцию: разрезали череп, расширили его, поставили пластины, чтобы мозгу было куда расти.

Они пролежали в больнице месяц. Два раза ребёнок попадал в реанимацию из-за осложнения, про которое говорил нейрохирург: начиналось внутреннее кровотечения. Второй раз был самым страшным. Оперирующий врач уехал. Настя увидела, что девочка не встаёт, лежит бледная, вялая, её без конца рвет – и побежала к другому врачу.

– С ней что-то не то, возьмите анализ!

Врач решил, что мама просто паникует. Но анализ сделать велел. Результат был готов в течение часа и показал сильную анемию. Нужно было срочное переливание крови. Настю немедленно положили в реанимацию. У девочки был сильный отёк на лице, она ничего не видела, но не сдавалась.

Звоню в реанимацию, спрашиваю, как там моя девочка. А медсёстры мне рассказывают, что она проснулась, не видит же ничего, но не испугалась, спрашивает: есть здесь кто? Есть, есть, отвечаем, не переживай. Отлично, слушаем все сказку про бабу Ягу, объявляет мой ребёнок. И начинает в лицах рассказывать одну сказку за другой. Вся реанимация слушала, затаив дыхание, первый случай у них был такой,

– рассказывает мама Настя.

После операции у ребёнка остался треугольный гребень на голове. К сожалению, пластическая операция в бесплатную медицину не входит, сказал доктор. Но у детского нейрохирурга оказались просто золотые руки. Он выровнял форму головы, и под отросшими после операции волосами ничего не заметно.

В этом году Настя большая собирается с Настей маленькой снова в институт Алмазова на вторую, уже конечную операцию. Теперь пластины, которые вставили девочке, нужно снять. Они сделали своё дело, расширили пространство внутри черепа, мозгу есть теперь куда расти. Значит, малышка не ослепнет.

И почему-то кажется, что с такой мамой, папой, братом, сестрой, бывшим лишайным, а теперь отъевшимся замечательным котом с длинными усами, собакой и всеми-всеми родными, что появились у девочки, с ней никогда не произойдёт ничего плохого. Она под такой огромной защитой любви и выглядит такой счастливой, что эти огромные глаза никогда не будут грустными.

Виктория Передерий

Фото: личный архив