Фотожурналист Владимир Вяткин: «Я слегка псих, и я сам себе завидую»

Московский фотограф и фотожурналист Владимир Вяткин привозил в Белгород выставку своих работ «Фотография как образ жизни». Она проходила в Белгородской галерее фотоискусства имени Виталия Собровина с 14 января до 10 февраля.

Автор фоторепортажей из горячих точек Афганистана, Никарагуа, Югославии, Чечни, Украины Владимир Вяткин встретился с белгородцами, которых интересует фотография. Он рассказывал о себе и своей профессии. А наш корреспондент записал его мысли.

«Олимпийские игры в Сочи я не снимал. Вместо съёмок Олимпийских игр я день и ночь сидел у телеэкрана и следил за событиями на Украине»

«Написать о войне – не обязательно быть на передовой. Общаясь с героями, антигероями, с пленными, солдатскими матерями, описать войну можно так, что волосы дыбом встанут. Но снять войну, не будучи на войне, невозможно. Снять фильм о войне и снять войну – это разные вещи. Надо чётко понимать, зачем ты едешь на войну. И понимать, куда ты едешь. А ехать и рисковать здоровьем и жизнью ради абсолютно бессмысленных снимков, демонстрировать своё геройство...»

Фото Александра Барышева

«Олимпийские игры в Сочи я не снимал. Вместо съёмок Олимпийских игр я день и ночь сидел у телеэкрана и следил за событиями на Украине. Мне говорили: «Что ты мучаешь всех? Люди приходят со съёмки в час ночи, ты заставляешь их включать компьютер, лезть в Интернет узнавать, что там на Майдане». Но тем не менее, сидя в Сочи, истратив 60 тысяч рублей на телефонные разговоры, я нашёл темы. Майдан – это не тема. Украина – это не тема. «Белая гвардия» – это не роман о гражданской войне. Это роман о сломанных человеческих судьбах. И там я нашёл темы. Когда 67-летний отец, ветеран Советской Армии, с 30-летним сыном кидают коктейли Молотова в его старшего брата, майора «Беркута». И мать, заслуженный врач СССР, перевязывающая сотрудников «Беркута». Через две недели исчезают и отец, и младший сын. А бедный майор выхаживает мать после инсульта, ищет отца. Вот вам тема. Поэтому меня сейчас очень волнуют судьбы людей. Сотен, тысяч людей. Безвинно гибнущих на Укаине, на Донбассе. Со стороны и украинской армии, и ополченцев. В связи с этим я выложил серию, которая называется просто: «Солдатский труд». Думаю, это лучшая моя серия».

«Снимать на Майдане было бы легко – там и слепой снял бы. Всё горит, всё в огне, чего там снимать-то? Сложнее снимать в четырёх белых стенах одного человека. Вот что сложно».

«Извините за дерзость, я бы морды набил начальникам, которые девочек отсылают на войну»

«Сейчас много разговоров о роли журналистов, тележурналистов на войне. В силу ряда обстоятельств герои нашего времени – тележурналисты. Я с большим уважением отношусь к тем телевизионщикам, с кем я был на войне. И во Вьетнаме, и в Афганистане. Это мои друзья, учителя. Но есть одно «но». В телегруппе два, три, четыре человека. Среди них есть и женщины. И девушки сейчас едут на войну. Извините за дерзость, я бы морды набил начальникам, которые девочек отсылают на войну. Что, нет мужиков, которые отслужили в армии? Которые имеют опыт изложения военных событий, грамотно и чётко? У девушек иное назначение. Пусть этот начальник, который отсылал девушку на войну, едет вместе с ней».

«Возможно ли было избежать гибели Стенина? Да, возможно»

«При отборе снимков всё зависит от темы. Самое сложное – это тема. Вот я работал с архивом Стенина, который погиб на Донбассе. Мне задают вопросы: «Возможно ли было избежать его гибели?» Да, возможно. Я об этом говорю своим студентам. Учу их не совершать ошибки, которые совершил Стенин».

«У меня четыре дочери и сын. Я несу ответственность за них и их матерей. За своих друзей, героев своих очерков и репортажей. Никто вам никогда не прочитает лекцию об этической ответственности фотожурналиста перед обществом. Не думайте, что всем своим близким я принёс счастье. Я разрушил семьи, разбил жизни. Один человек в какой-то мере из-за меня покончил жизнь самоубийством. Вы идёте на улицу, берёте аппарат. И если вы не знаете, что вы несёте ответственность, никто вам об этом не скажет».

«Я бывший музыкант. 14 лет всерьёз занимался музыкой. Слава Богу, что не стал заниматься серьёзнее. Я бывший художник. Слава Богу, что не стал художником. Мечтал быть историком. Думал, что история искусства – это моё. Оказалось, что в советские времена стать искусствоведом непросто».

«В 20-й раз я поступал в университет. Мой экзаменатор был на четыре года моложе меня. Я вытащил 11-й билет. Первый вопрос – татаро-монгольское иго на Руси, второй – победа советского народа в Великой Отечественной войне. Мои самые любимые вопросы. Стал спорить с экзаменатором об иге. О каком иге идёт речь? Что означает иго? Он спрашивает: по каким учебникам вы учились? Соловьёв, говорю, Солженицын. Вы что? – говорит. По школьному учебнику надо учиться. Поставил четыре. Не поступил. Иду сдавать на вечернее отделение. На экзамене по истории мне достаётся 11-й билет и этот же экзаменатор. Он посоветовал идти на журфак. Пошёл на фотожурналистику. И не жалею».

«Всю жизнь врал своим жёнам, детям. Что я еду отдыхать. А потом они узнают, что я в психбольнице, в тюрьме с Чикатило, где-то ещё»

«Я сам себе завидую. Фотожурналистика не сделала меня счастливым человеком. Много семей, много детей. Ни с кем из своих детей я не дожил до их совершеннолетия. Мои дети несчастны, они недополучили внимания, заботы, любви. Недополучили отца. Всю жизнь врал своим жёнам, детям. Что я еду отдыхать. А потом они узнают, что я в психбольнице, в тюрьме с Чикатило, где-то ещё. Спрашивают меня: ты что, псих, что ли? Да, отвечаю, слегка псих. И я сам себе завидую».

«Однажды я сказал Стенину: «Перестань ездить на войну. Он был в Сирии два месяца. Потом отправился в Египет, в Турцию, на Украину. Он невольно нарывался на смерть. Самая большая опасность – когда у человека притупляется чувство опасности».

«Если бы я занимался историей, музыковедением, чем-то ещё, я не увидел бы того, что видел в своей жизни. На подводной лодке плавал, на воздушном шаре летал, у людоедов был, на войне был, роды принимал в Никарагуа».

«Балет и фотожурналистика – это не профессия, это образ жизни».

«Название серии для меня очень важно. Это логика моего мышления. В названии серии вы просчитываете всё остальное».

«Автофокус девальвировал всю фотографию. В 1980 году снять финал стометровки на Олимпийских играх было очень сложно. Из 36 кадров я мог снять 4 или 5 резких. Два на старте, и по щелчку, заранее наведя – на финише. Сейчас у меня зум 200-400. Аппарат делает 12 снимков в секунду. Ты зумируешь, и всё за тебя делает аппарат. Это очень удобно. И цифра удобна, и мотор удобен, автофокус удобен. Но тем не менее – девальвация».

«Я не завидую тем, у кого красивый дом, автомобиль, жена. Я завидую отличным снимками и людям, которые знают много языков. Знание языков – это свобода»

«Мои студенты приходят ко мне и говорят: снимите меня в стилистике русского реализма, европейского реализма, в стилистике Модельяни, Пикассо, Крамского, Серова. Это задача для меня».

«Для меня обнажённая женщина – это красота номер один. Лошадь – номер два».

«Я не завидую тем, у кого красивый дом, автомобиль, жена. Я завидую отличным снимками и людям, которые знают много языков. Знание языков – это свобода».

«Снимая подсолнухи, я открыл секрет Ван Гога. Он их выдумал. Я снимал огромный букет подсолнухов шесть месяцев. Стояли они в ведре, воду я не менял. Запах был тошнотворный. Всё ждал состояния подсолнухов Ван Гога. Он их выдумал. Художнику намного легче».

«Цветы отнимают жутко много времени, сил и денег».

«Большой формат сейчас никому не нужен. Никому не нужны календари. Везде свои люди. Которые снимать не умеют, но которые вхожи в банк, компанию...»

«Летом самое съёмочное время – с четырёх утра до восьми, вечером – с шести до одиннадцати».

«Самый живописный свет – из окна».

«Я живу в двенадцатиметровой комнатушке. Все портреты сняты там. От стены до объекта съёмки – метр сорок. Я не могу снять с ногами, с руками».

«Однажды я Вуди Аллену задал вопрос: что для вас кино? А он говорит: а вы кто? Фотограф, отвечаю. Вот, говорит, то же самое, что и для вас. Отношения»

«Я учусь не у фотографов. Я еду учиться у Кшиштофа Пендерецкого, Вуди Аллена, Клода Лелюша, Анжея Вайды. Они не говорят о фотографии, они говорят о жизни. Однажды я Вуди Аллену задал вопрос: что для вас кино? А он говорит: а вы кто? Фотограф, отвечаю. Вот, говорит, то же самое, что и для вас. Отношения. Чем глубже отношения мужчины и женщины, тем глубже ваше кино и ваши снимки».

«Капелле не платят зарплату. Я говорю: да возьмите, не заплатите зарплату Мутко. В течение дня найдутся деньги. Держава, которая говорит о великом: о войне, о мире, не может заплатить зарплату. Если вы заключили договор с человеком... не важно, кто он: цыган, итальянец, мексиканец. Это просто неприлично».

«Нынешнее время я называю: неслучайное время случайных людей. Я учился в университете с самыми лучшими, самым образованными, самыми талантливыми. Они вдруг куда-то исчезли. Те, кто учился фигово, накрывал столы, организовывал, – в Совете Федерации, Белом Доме. Здесь не нужны отличники, говорят мне. Хотя есть люди в Госдуме, которых я очень и очень уважаю. Что бы ни говорили об Иосифе Давидовиче Кобзоне, но я его знаю по Афганистану. Он удивительно добрый и отзывчивый человек. Он очень многим помог».

Фото Александра Барышева

«Шахматы было снимать сложнее всего. На съёмку дают 2-5 минут до начала матча. Потом снимать нельзя. У некоторых бзик – они не выходят даже. Кто-то отворачивается».

«До 1990 года журфак МГУ окончило 400 фотографов. Из них было всего 4 женщины. Сейчас у меня учатся 160 человек, из них 12 мужиков, все остальные дамы. И они ведь пошли учиться не на балерин, на пение, скульптуру, живопись, музыку. Они пошли учиться фотографии. Почему? Да очень легко».