Смыслы Атморави. Почему нужно помнить времена, когда на улице стригли неформалов

Несмотря на то, что Атморави поёт на русском языке, его песни, пропитанные западной поп-культурой, сложны для нашего восприятия, мало понятны русскому уху, как по предложенным смыслам, так и по стилю исполнения. Наш брутальный классичекий поп-рок совсем не такой и не об этом.

Петербургский музыкант Атморави, родившийся и выросший в Минске и получивший имя в Индии, подводит глаза, как египетский фараон, заплетает сбоку косичку, как хиппи, владеет гитарой не как русский бард-рокер, рвущий боем струны, а легко сочетая её звучание с голосом, как это делают британские сонграйтеры.

Его песни - о тех вещах, о которых давно и свободно размышляют мировые музыканты и режиссёры, но в России они по большей части являются запретными даже для искусства, в кино и музыке поднимать их пока не решаются, это проблемы сексизма, гендерного самоопределения, противостояния личности и большинства, человека и государства. В своём разговоре со слушателем, как в своих фильмах режиссёры Альмодовар, Вуди Аллен, Ксавье Долан, Атморави говорит о конфликте между общественными установками и индивидуальностью. Как Том Йорк - о бунте личности внутри социума.

В песне «Фламинго», словно Долан в «И всё же Лоранс», противопоставляет «утверждённой модели», «в которой он и она качают вместе колыбель», потребность отдельного человека искать и пробовать «новые версии и варианты», свой собственный путь, пусть в платье и парике, который сделает его счастливым. О таком же восстании против установок и схем его «Бунт кошек», «Идеология», «Чертополох».

Музыкант признаётся, что любая песня для него - это провокация на реакцию, попытка вызвать на диалог, мотивировать на ответ, на сомнение, размышление и движение дальше за знакомый горизонт.

Незадолго до концерта, который Атморави отыграл в Белгороде, мы поговорили с ним о провокациях и реакциях, цитировании, Тори Эймос, Татьяне Зыкиной и «Елене» Звягинцева.

– Ты часто говоришь о первостепенности, важности реакции, отклика на произведения искусства, культурные продукты. При этом ты поёшь о мало понятных современному российскому слушателю вещах. И логично, что в этом случае массовой реакции достичь сложнее. Но, скажем, ты начинаешь петь «О боже, какой мужчина». Очевидно же, что многим людям нравится. Тогда успех обеспечен?

– Не факт, но и потом важно вызвать не любой отклик. Можно, конечно, выйти на площадь, взять микрофон и всех покрыть - получишь отклик. Можно вызвать агрессивную реакцию. Например Pussy Riot приблизительно знали, какой будет отклик, хотя и не ожидали, что их посадят в тюрьму. Но они понимали, что это вызовет негативную реакцию и заставит людей обратить внимание на их действия. Мне же интересна реакция очищения, движения в тишину, гармонизация, стирание граней, создание новых смыслов. То есть, постмодернистская история. В этом плане современная западная поп-музыка – полнейший постмодернизм.

- Только западная?

- Чего мне не хватает в русской музыке, так это цитирования. У нас люди с трудом цитируют мировую культуру, потому что просто её не знают. Чем круты, скажем, Radiohead или им подобные? Тем, что все они любят всё. Из современных рок-музыкантов нет никого, кто не любил бы Майкла Джексона, они все на нём выросли. В пятилетнем возрасте они танцевали под его песни. Radiohead и Placebo явно любят электронную музыку, танцуют, диджеят, они имеют доступ к этой культуре. А в нашей культуре рок-музыка себя противопоставляет танцевальной, развлекательной музыке. Если танцевать, то в совершенно пьяном виде, разбрасывая всё на своём пути, танцем это назвать сложно.

– Захар Май, исполняя кавера, именно этим и занимается, цитированием? Талантливо исполняет чужие песни?

– Да, и это гораздо проще, потому что ты включаешь уже готовые сегменты. Поп-культура этим и крута. Это как в объектном программировании: большие компании создают готовые куски кода, которые другие программисты могут использовать в своих продуктах. Эти сегменты - как полуфабрикаты. Можно просто вызвать эти функции и не тратить время. Так же и в поп-культуре: какие-то вещи талантливыми людьми уже описаны. Мне вспоминаются U2 с песней I Still Haven't Found What I'm Looking For. Вроде простая вещь, но уложенная в такую мелодическую линию и с таким вокалом, она остаётся у людей в голове и на языке. Мы начинаем это цитировать, как цитируем фильм. Это создание смыслов, отправных точек, которые мы в обыденной жизни можем использовать, с их помощью общаться друг с другом. И поэтому, когда ты поёшь чужую песню, кавер, естественно, людям проще воспринимать знакомый материал, включать ассоциации, с ним связанные. Если ты подаёшь это в другом ключе, ты имеешь шанс предстать в выгодном свете. Хотя в России не принято петь чужие песни далеко от оригинала. Когда Григорий Лепс делает конкурс исполнения песни «Рюмка водки на столе», 90 процентов участников поют под его же фонограмму. Я записывал свою версию песни. Ещё у нас пока есть странная амбиция – сделать то, чего ещё никто не делал, вместо того, чтобы спеть о своих личных переживаниях, которые ты испытываешь прямо сейчас. На Западе музыканты не видят ничего зазорного в том, чтобы использовать вполне обычные рифмы. Просто они знают, для чего это нужно. Поэзия вообще возникла для того, чтобы лучше запоминать длинные истории. И не забыть помогает рифма. Чем проще язык песни, тем лучше: больше людей поймут её и будут потом петь. А если ты хочешь необычно, как Высоцкий или Башлачёв, у тебя не выйдет. Кто может петь длинные песни Башлачёва? Я с большим трудом нашёл песню, которую можно переделать и петь. Вот все эти аспекты блокируют моё дальнейшее движение, потому что я не понимаю, зачем это. Глупо пытаться нагреть озеро с помощью электрического чайника. Бессмысленное занятие, и такие силы тратятся.

– Тебе не известны случаи, когда люди становятся звёздами, не вкладывая в это большого труда и времени?

– Только в России. На Западе этого не бывает, нету таких людей. Может прийти известность, твои 15 минут славы. Но это ненадолго. К концу 90-х годов для звукозаписывающих лейблов стало очевидно, что молодые музыканты, которых они берут под крыло, могут быть неподконтрольны. Поэтому более логично сотрудничать с теми, кто не будет «кидать коней». Условно говоря – Бритни Спирс. Хотя опыт показывает, что она в итоге «накидала коней», будь здоров. Было много неприятностей для лейбла. Но были, скажем boys-bands вроде N-Sync, Backstreet boys. Они же суперпрофессионалы. Можно что угодно говорить, но если ты приходишь на их концерт, понимаешь, что у них всё идеально: мелодии, звук, пение. Ты просто выйдешь весь в слезах. То есть, на Западе, если ты не готов работать, никто никогда не попытается сделать из тебя звезду. Таких примеров просто нет. А здесь, в России, никто из артистов не начинал с нуля, из грязи. Сразу по телевизору. Те же самые старые рокеры выступали в ленинградском рок-клубе, в подвалах, а потом хлоп – и уже Олимпийский. Школы нету. Поэтому когда я впервые увидел Земфиру, я понял, что человек просто не знает, что делать на сцене. Потому что она вспыхнула – и сразу на большие залы.

– Но есть же как минимум одно исключение – Noize MC. Он же сам вылез, из Интернета, несколько лет шёл по этому пути.

– Да, и у него неоспоримый талант, конечно. Но это тоже субкультура. Популярна в молодёжной среде. В моём, песенном жанре, я пока таких примеров не вижу. Что очень странно. Есть ведь такие авторы как Митяев, Розенбаум. Соло-исполнители. И не только они. Рынок явно есть. И он не может быть насыщен только двумя-тремя артистами такого плана. А новых не появляется.

– После альбома «Проза», который вышел в 2013 году, ты новых песен ещё не писал?

– У меня есть несколько песен, которые я хотел бы включить в новый альбом, если он когда-нибудь выйдет.

– Грустное уточнение. Что приятного, вдохновляющего с тобой в последнее время случалось?

– Из ярких впечатлений – в Питере был концерт Тори Эймос. Было классно.

– Ты с ней пообщался?

– Да. «Мельница» отменила её концерт в Киеве, спросил её, почему. Она ответила, что это промоутер отменил, сама же она хотела поехать и сыграть. То есть это не потому, что ей стало страшно. Потом ещё был отличный концерт Татьяны Зыкиной в Москве. Я считаю, что это вообще сейчас чуть ли не лучший артист в России. Она выступала дуэтом с мужем Оскаром. Он классный пианист. Это было в музее Дарвина, концерт для детей. Уютный круглый зал. У Зыкиной прекрасный голос, настоящие тексты. Она поёт о себе, своих личных переживаниях. У неё очень хороший музыкальный вкус. Редкий случай. Это чуть ли не единственный российский артист, который меня до слёз доводит.

– Если вернуться к провокациям и реакциям, поделись своим отношением к самой большой и трагической за последнее время, речь идёт об атаке террористов на французский журнал Charlie hebdo. Есть ли черта, за которую не стоит переходить?

– Ну, эти карикатуры - конечно, провокация со стороны журналистов. Но а как можно не провоцировать? В конце концов, если тебе не нравятся карикатуры – не читай. Если ты думаешь, что с твоим пророком что-то станет из-за карикатуры, значит, у тебя очень низкое мнение о пророке. Это полный маразм.

- Может быть, журналистам всё-таки не нужно было провоцировать? Ради чего погибать?

- Так же можно сказать про Галилео Галилея, Жанну Д`Арк. Зачем было погибать? Сидели бы ровно и молчали в тряпочку. А потом мы будем в хиджабах ходить, чтобы не оскорблять чувства каких-то людей? Что вообще такое – оскорбление чувств? Что это за фикция? Если все мы будем исходить из этого, то мы все будем укреплять эту идею, что есть чувства, которые можно оскорбить. Я слишком хорошо помню время, когда тебя начинали отлавливать и стричь, если твои волосы чуть длиннее нормы: ты оскорбляешь нашу страну и позоришь наше племя. С этого ведь всё начинается. Атака террористов – это очень яркое событие. Два каких-то больных пришли и перестреляли людей. Они просто бандиты. О каких чувствах тут говорить? А когда в школу проходят с оружием и стреляют? Чувства милиционера Евсюкова тоже кто-то оскорбил. И что нам, учитывать мнение больных? Если у человека настолько обострены чувства, что он готов убивать, он просто душевнобольной.

- Некоторые считают, что нужно разделять существующих религиозных деятелей и символических. Что иронизировать можно только по поводу первых.

- Я думаю так: не нравится журнал – читай свою газету, никто же не заставляет. Тут духовенство должно выступить громко и сказать: неужели вашу веру могут пошатнуть карикатуры? Может, вы недостаточно глубоко верите? И если мы не будем против этого выступать и провоцировать этих людей, то это невежество сначала будет невинным, а потом начнёт надавливать всё сильнее.

- Как ты воспринимаешь протесты против свободы слова, карикатур?

- Как попытку контроля над сознанием своих детей. А вдруг они решат, что это нормально – издеваться над пророком? Они воспринимают детей как собственность, и у них большие планы на этих детей. Потому что дети должны быть носителями им понятных ценностей и обслуживать их в преклонном возрасте. Если же дети получат доступ к карикатурам, эти ценности треснут, и они потеряют власть над своими детьми. Что, в принципе, логично.

- Многие люди во всём мире воспринимает своих детей, как собственность. Так не должно быть?

- Тем самым они ведут себя, как животные, а не как люди, потому что дети - это люди, которые не могут быть ничьей собственностью.

- Вспомни фильм «Елена», мнение Звягинцева однозначно. Такие люди-животные, самки и их детёныши, живущие инстинктами, а не разумом, побеждают и захватывают больше территорий.

- Они победят, если не понимать, с чем мы имеем дело. Почему западная цивилизация сейчас настолько сильна? Потому что она использует поп-культуру, которая несёт в той или иной форме ценности свободы. Просто не все это считывают. Но эта идея дошла, например, до меня. Высокотехнологическое общество работает через смыслы, через поп-культуру. Ну а если эти люди победят, значит, наша функция выполнена, и мы умрём, ничего страшного.

- Ну как так, ничего страшного...

- Да суть не в этом. А в том, чтобы проживать жизнь радостно сейчас, получать удовольствие от того, что ты делаешь. Получать какие-то вызовы и творчески с ними справляться, не теряя связи с собой.