Колясочник: инструкция по применению

Эволюция постаралась сделать позвоночник крепким, и, честно говоря, ей это удалось. Нужно иметь капитальный запас смекалки и невезения, чтобы его повредить до инвалидности. Напрашивается два романтичных решения этого вопроса: упасть с высоты или попасть в автокатастрофу (простой аварии не хватит). Но есть и третий способ однажды проснуться парализованным после операции. Это – подхватить вирус миелита. Именно таким скучным и бездарным образом семь лет назад я попал в коляску.

За эти годы я вдоволь наобщался не только с коллегами по маломобильности, но и с самим собой. Взвесил ценности и ещё сильнее полюбил жизнь. А ещё я понял, что окружающие слабо представляют, кто такие инвалиды и как с ними себя вести (спойлер: как и со всеми).

Пойми меня

Итак, парализованный человек внешне подозрительно похож на здорового. Так и хочется подойти и по-багровски одним «Да ладно, чё ты» отговорить выделываться.

Да, больные гастритом и депрессией тоже не покрываются струпьями. Но представить боль в животе или желание уклониться из окна от обязанности жить может каждый.

Но как это – иметь ноги и не мочь ими шевелить? Сейчас расскажу, благо, в реанимации у меня было время для самопознания и метафор.

Самое близкие ощущения к параличу щедро дарит нам рука, которую отлежали. Конечность будто чужая, что при касании, что в управлении. Проснуться инвалидом – значит не чувствовать свои ноги в пространстве, то есть не мочь определить, в каком они положении. Есть теплота, даже кажется, мышцы напрягаются и устают, но всё без толку. Будто ты в доспехах, прибитых к кровати. Обидно. Зато не больно.

После операции я не появлялся на улице восемь месяцев. И как только попал в людное место – на вокзал, мне открылись мириады удивлений. Столько незнакомцев без медицинского образования! Когда такое было?

Я смотрел по сторонам, впитывая лица и фигуры, и не мог отделаться от душевного зуда. Что-то со всеми этими людьми было не так…

Лёжа в больнице и дома, я не встретил ни одного нового знакомого, кроме врачей. Зато видел новых людей в кино, клипах, рекламе, листал фото в инстаграме и вк. И все эти источники информации о внешности объединяло одно: культ красоты. Это мир идеальных людей. Видеогеничных и лайкоёмких. Даже бабку из «Домика в деревне» не побрезгуешь чмокнуть. Туда же – и соцсети. Все выкладывают только удачные снимки. Или не выкладывают вообще. Не полезу же я по альбомам Ефремова… В общем, на несколько месяцев я погряз в непролазном болоте торжества лукизма.

А ведь красота – это что? На что бы не изводились мнящие себя уникальными, красота – это усреднённая внешность привычного окружения. Канонично красив – тот, у которого нет ярких примет, ничто не торчит, ничто к пластическому хирургу не просится, как просится сюда слово «шаблон».

И чем больше профессионалы и любители сниматься стремятся к образцу красоты, тем меньше в них внешних различий. Это понял я уже потом, когда увидел на вокзале людей и все они были совершенно разными. От этого их лица и выглядели шаржами. Все дамы из разряда «некрасивых женщин не бывает», мужики – как детьми нарисованные отцы. Кто видел английские пары в фильмах ВВС, поймёт.

Оказалось, что бывают полные, низкие, носатые и ушастые, сутулые и рябые… Даже самое типичное лицо – имело своё лицо. Это были живые люди. Те, которые находятся в корне слова «гуманизм» – настоящие и совершенные в своей неповторимости.

– Как хорошо, что все они привыкшие к разнообразию, – представил я, как выгляжу в их глазах, и отправился на первую реабилитацию.

Там, в реабилитационном центре, я познакомился с первыми в моей жизни колясочниками и помимо прочего узнал, что обязательная черта всякого уважающего себя инвалида — самоирония. Речь не только о подколах среди своих. Разве можно обижаться на здоровых бедолаг, которым незнакома радость побрить снизу, зная, что потом не будет колоться?!

Смех без правил

Трагедия всегда вызывает интерес, диссонанс, страх и как защитную реакцию организма – смех. Это нормально. Авторы лайков под мемами про коронавирус не дадут соврать. Смехом мы отпугиваем подобное от себя.

Я всегда смеюсь над хорошими шутками про инвалидность, рак и скотоложество. Разумеется, не говоря о хороших шутках про холокост.

И шучу сам. Делаю это без чувства вины, потому что не хочу никого обидеть. Даже не так. У меня не укладывается в голове, как можно обидеться на саму шутку. Ведь обижаются не на содержание хохмы, а на умысел её автора оскорбить и унизить. А если такого умысла нет (это всегда очевидно для объекта шутки), то и обиды не может возникнуть в принципе. Или вы можете вообразить Антона, обиженного на квнщика за шутку: «Чтобы внука не дразнили Глеб – Хлеб, бабушка настояла, чтобы его назвали Антон»? Или представить Канье Уэста, прущего на Сэмюэла Л. Джексона с криком «Ты кого нигером назвал?»

Это вещи мне всегда казались очевидными. Задолго до того, как меня парализовало.

Именно юмор дал мне сил ни разу не заплакать после того, как отнялись ноги. Причём юмор в отношении меня.

– Мы в футбол, идёшь с нами? – иногда пишут мне один друг. А другой может порассуждать, смогу ли я противостоять Алексею Панину, если он во всеоружии меня застигнет.

Таким стёбом каждый из друзей говорит: «Да, чувак. Дерьмо, случается. Но я понимаю, что ты не хуже других из-за инвалидности, и ты сам не считаешь себя хуже и понимаешь, что я тебя таким не считаю. Поэтому мне не надо делать вид, что не хочу тебя обидеть, а значит я имею полное право подколоть тебя так же, как подкалываю друзей после разбитой кружки пива».

Было, сидим компанией, напротив сидит девушка. Друг не растерялся и фразой «О, Лёнь, не хочешь к ней подкатить?» поверг компанию в смех. И только одна знакомая скривилась на шутника:

– Ну ты дура-а-ак! Зачем ты так? Ему же обидно.

Эта реплика стала самой унизительной из всех, связанных с моим здоровьем, за все семь лет. Нет ничего обиднее, чем когда человек избегает шуток. Демонстративный и как правило неуклюжий режим толерантности. Это у таких студент брянского вуза из Нигерии – афроамериканец. Зато не негр.

Да, над больными смеяться нельзя, а над болезнью – был бы рот. Намного оскорбительнее склизкое избегание шуток. Мол, я, конечно, хочу пошутить про инвалидность, но так как считаю его убогим, из жалости не делаю. Мамкин джентльмен.

Про это

Ну, действительно, кому интересна половая жизнь инвалида? Правильно, всем. Итак, восьмой год я нахожусь в статусе «Из постели не вылезаю!», и думаю, мне есть что рассказать.

Секс, конечно не главное. Но без него ничего другое не нужно. Даже колясочнику. И каково же было облегчение, когда в больнице я впервые увидел, что у меня стоит не только вопрос, могу ли я. Правда, оказалось, что эрекция никак не зависит от обстоятельств. Хорошо хоть к доске не вызывают. Зато даже самая голая девушка-огонь (а именно такая умудрилась не уйти от меня после болезни) порождала лишь внутренние проявления восторга. Но иногда стрелки моих сломанных часов случайно верно показывали двенадцать, совпадая с ситуацией.

Тогда я срочно вызывал огонь на себя, и мы пробовали… Пожалуй, это можно сравнить с ощущениями голодного человека, жующего конфету, не снимая обёртки – никаких ощущений. Особую боль приносят пытки:

– Тут чувствуешь?

– Нет.

– А тут?

– Нет!

– А здесь… Эх…

Но – не спешите злорадствовать – эмоциональная составляющая и чувствительная часть меня – руки и всё выше груди – вполне компенсировали отсутствие тактильной радости внизу.

Добравшись после больницы до Яндекса, я воспрял. Я мог узнать, что такое миелит, каковы шансы пойти, существует ли эффективное лечение и много нужного начинающему «спинальнику». Поэтому первым запросом в поисковике стал, разумеется «секс колясочника». Пошарив по форумам, я узнал, что всё правильно делаю. А ещё – что почти все мужики на моём месте потребляют таблетки очевидного назначения. Я очень обрадовался, и держу этот лайфхак в уме все семь лет, но купить их всё как-то ноги не доходят…

Искушённая годом жизни со мной обильно мобильным, после болезни девушка всё реже переходила от интимных разговоров к практике. В итоге у неё обнаружили полиаморию, и мне пришлось с ней расстаться. Зато потом выяснилось, я вполне могу быть интересен не менее прекрасным барышням и днём и ночью. Ведь у нас у журналистов, главное оружие – это подвешенный язык…

Вообще, секс со свободным инвалидом – это особое удовольствие для него и для неё. Хотя бы из-за уникальной редкости для обоих. Вскоре я выработал комплекс обоюдных удовольствий и совершенно не комплексую, насаждая догму, что лучшая поза в сексе – «Лёня снизу».

Безусловно, если говорить серьёзно, то ограниченные возможности в постели – дополнительный нож в спине. Конечно, ищешь какие-то выходы, оправдываешься фантазией и силишься вспомнить утешающие примеры из чужой жизни. Но в сухом остатке всё самоуспокоение и игра в оптимизм упираются в выскочивший порноролик, когда осознаёшь, что неспособен даже подрочить.

Нетрудно догадаться, что эротическая тема волнует колясочников несколько больше, чем умение нарезать овощи и надевать рубашку (чему только и обучают в реабилитационных центрах, умалчивая самую важную тему). Это странно и непростительно с точки зрения экономики. Такая отрасль простаивает! Даже думал об идее основать центр сексуальной реабилитации инвалидов.

На самом деле

Простите за провал в драматургии, но за семилетний стаж вождения коляски я ни разу не сталкивался с открытым негативом или пренебрежением ко мне. Разве что когда не пустил в гости пьяного Руслана. Но с моим состоянием это никак не связано.

И пусть умышленно меня никто не пытался задеть, общий фон нездоровой жалости и отношения как к бесполому существу иногда сквозил у некоторых наименее развитых умственно белгородцев.

А то я сам таким не был?! Ну а как? Все же по наитию знают – инвалиды нелюдимы и озлоблены. Так считается… Дешёвое пиво из порошка делают, Басков – гей, инвалиды злые… Вот и я это знал, а откуда – не знал. Само.

– Не, ну а ты б не был таким, если б у тебя ноги отнялись? – спрашивал у меня вымышленный друг.

На самом деле не был бы. И не только я, а и десятки колясочников, с которыми я познакомился – образцово жизнерадостные люди. Если кто и сволочь злобливая, так тот и здоровым был таким.

И кажущаяся замкнутость – это ответ на похоронные лица некоторых собеседников. Извините, мол, что заставляю вас страдать от вашего мнения, что мне плохо.

Если вы думаете, что сейчас узнаете, можно ли спрашивать у колясочника, что с ним произошло, то вы абсолютно правы.

Можно и нужно. И даже не пытайтесь самоустраниться от инициативы трусливым «Захочет – сам расскажет». Он-то захочет… Но вот начать первым – это вряд ли. Логика колясочника зеркальная: «Захотят – спросят». Видите ли, спросить о самом главном – причине – намного естественнее, чем ни с сего начать рассказывать про свою боль, рискуя прослыть зацикленным на своём состоянии нытиком.

Будьте уверены, никто не интересуется собой меньше чем вы. И поговорить о себе любимом, пусть и не о самой приятной странице медкарты – завсегда в радость. Рассказать о причине инвалидности – это не только бездонная тема беседы, но в конечном счёте эдакая терапия – от слова «выговориться».

Долгие годы местные власти решали вопрос с инвалидами в стиле депутата Наливкина: нет доступной среды – нет инвалидов. Из-за бордюров, ступенек и пандусов в переходах, с которых можно спуститься только один раз и со скоростью 80 км в стену, белгородские колясочники сидят по домам.

И так как люди практически не сталкиваются с инвалидами в повседневной жизни, отношение к ним – как к краснокнижным братьям нашим меньшим. Разве что от барсука не отвернутся, если увидят у дороги.

– Ой, мам, а чё дядя в коляске?

– Не показывай пальцем, ему и так плохо.

Подозрительность, жалость, страх – не самый вкусный коктейль эмоций. Но именно им наливается прохожий, видя редкого колясочника, полагая, что это «человек на минималках», который в слезах влачит своё парализованное существование за скобками общества.

Открою секрет: у колясочника не работает нижняя часть тела, а не верхняя. С головой у него, как правило, всё в порядке. И на мир он смотрит глазами не инвалида, а человека прямоходящего. Его мысли на 99 % состоят из здоровых переживаний и образов.

Потеря способности ходить – не острая боль. Она тонким слоем размазана по жизни и никак не влияет на сиюминутное настроение. Как ты, заходя в магазин за соевым соусом, не убиваешься, что никогда не будешь моложе чем сейчас, колясочник не задумывается, что даже кнопочный Alcatel мобильнее его. Эти показания, выбитые из капитана Очевидность, для многих почему-то становятся откровением.

Или как объяснить слова знакомой: «Все гуляют, а ты смотришь и грустишь, тоже хочешь, да?»

– О, спасибо, а то я уже стал забывать, что не могу ходить.

– Нет, ну блин, Лёнь. Я не это имела в виду. Просто думаю, вот было б круто погулять с тобой как раньше! Когда ты уже наконец встанешь? – проваливала очередную попытку сказать что-то путное Лена.

– Эх, Ленка… Скорее б ты похудела. Чтоб я как раньше разрешил тебе сесть ко мне на кровать, не боясь, что она сломается…, – парировал я в надежде, что она поймёт аналогию. Но Лена не понимала.

– Эээ, а причём тут это? – отсела она от меня в качестве наказания, – Сравнил попу с пальцем.

Я-то – наивный – считал, что мне удаётся и для себя, и для окружающих оставаться не хуже, чем был. А оно вон чё: бракованный, без опции «прогулка с Леной».

Справедливости ради, нынешний мэр Белгорода взялся за дело, заменяя подземные переходы наземными, и правильно делает. Ведь опять же: дело не столько в физическом удобстве перемещаться по городу. Чем привычнее для ногофункциональных горожан будет вид колясочника, чем чаще будет взаимодействие, тем адекватнее и проще будет к ним отношение.

И в конце – хорошая новость для любителей читать статьи с последнего предложения. В нём вся суть. Главная особенность общения с инвалидом – никаких особенностей общения.

Леонид Титаренко