«Старался подогревать своих сокамерников». Координатор белгородского штаба Навального* — о 12 сутках в спецприёмнике

Фото: Go31

Координатора белгородского штаба Навального* Евгения Карпова выпустили из спецприёмника, где он провёл 12 суток ареста. Карпова задержали накануне митинга против пенсионной реформы, однако привлекли его не за призывы к участию в акции, а за нахождение в общественном месте в состоянии наркотического опьянения.

Активист безрезультатно обжаловал арест и отправился в камеру спецприёмника в третий отдел полиции, освободили его ночью 19 сентября. Корреспондент Go31 Игорь Ермоленко встретил его и расспросил подробности задержания, условиях в камере спецприёмника и какие отношения у политических заключённых с обычными.

— Тебя задержали ночью, когда ты возвращался из бара. Это было за два дня до митинга. Неужели ты не предполагал, что тебя могут забрать?

— Нет, конечно. Если бы я знал, то вообще из дома не выходил бы. Я тогда возвращался из «Мега Гринна», мне до дома нужно было пройти каких-то 150 метров. Когда до подъезда оставалось метров 40, из-за деревьев появились четверо полицейских. Они попросили у меня документы, они были дома, и я предложил им дойти до квартиры и показать.

— А они отказались.

— Да, сами они не представились, но спросили, как зовут меня. Я им ответил и достал телефон, чтобы снимать — на тот момент это было моё главное оружие. Но только я включил камеру, как один из полицейских обошёл меня сзади, выхватил телефон, а остальные скрутили.

После этого меня отвезли в участок и предложили пройти медосвидетельствование на алкоголь. Я спросил у них основание для этого, но они ничего мне не ответили. Я не скрываю, что выпил в ту ночь пива, но разве это преступление?

— А что за ситуация была с понятыми? Твоя адвокат говорила, что они подписали пустые листы.

— Они притащили каких-то пацанов с района, как я понял, с криминальным прошлым. Полицейский им дал подписать протокол, а ребята эти говорят, мол, мы сначала прочитаем, что будем подписывать, я этого даже как-то не ожидал. Тогда полицейских выхватил у них бумагу и сказал, что, если они будут умничать, то сами сейчас окажутся в участке.

Я этому полицейскому говорю: «Что ты делаешь? Пацаны, не подписывайте ничего. У тебя совесть вообще есть?». Но пацаны протокол в итоге подписали, а я его даже в глаза не видел.

— То есть статью административки ты на тот момент не знал?

— Да, я узнал её уже в третьем отделе, куда меня привезли. Там был дежурный, самый порядочный из тех, кто потом был в суде: не стал ничего врать про меня, просто сказал, что ничего не помнит.

Евгений Карпов в суде перед арестом

Он меня предупредил, что я могу удивиться, когда увижу протокол. Я поднимаю его, читаю, а там отказ от освидетельствования на наркотики, а про алкоголь вообще ни слова. Более того, написано, что запаха перегара у меня нет, но зрачки расширены, шаткая походка и невнятная речь. Хотя я как раз выпил пива и без перегара быть не мог. А, как известно, отказываться от прохождения на наркотики нельзя.

— Может быть стоило всё-таки пройти это освидетельствование?

— В примечании к протоколу я написал, что не отказываюсь от прохождения. Я же не знал до этого, что именно мне вменяют. В суде я тоже обращал внимание на то, что я написал в протоколе. И в суде тот дежурный сказал, что не помнит, отказывался ли я, остальные полицейские сказали, что да.

Если на первом суде я питал какие-то иллюзии, то на апелляции было понятно, что ничего мне не светит. Я ходатайствовал о повторном освидетельствовании, о вызове понятых, о прохождении полиграфа, но во всём мне отказали. Кстати, более опытные сидельцы потом сказали, что моя апелляция длилась необычно долго: 40 с лишним минут. Обычно все решение за четверть часа выносятся.

— Потом тебя доставили в спецприёмник третьего отдела. Расскажи, как там всё устроено?

— Про это можно отдельную статью написать. В целом плохо, а как ещё? Вот с запахами и прочим там всё в порядке, в камерах есть ограждения между комнатой и туалетом, мы обычно бутылку в дырку вставляли, чтоб оттуда не пахло, там все стараются поддерживать чистоту, относятся как к дому.

Кормёжка хуже, чем в столовой. Есть можно, но не сильно это вкусно. Часто очень холодную еду приносят, но я не привередливый к этому. Я не жаловался особо, сидел себе и сидел.

Сидят там в основном одни и те же, и в основном за пьянки. Постоянный круговорот этих людей. Я с одним отсидел в камере пять дней, два дня его не было, потом снова привезли. При этом мужик этот вроде не буйный, просто возвращался пьяный домой. И у нас, вместо того, чтобы предложить добросить человека, как в развитых странах, просто выполняют план.

Были там пацаны, которые за год уже второй десяток раз попадали. Иногда, говорят, выходим из подъезда, а нас уже встречают. Пишут хулиганку и дают по трое суток. За что, никто не понимает, но и не борется за себя, они не из тех. Меня это удручало.

— А все же знали, что ты политический?

— Да, конечно. И поэтому ко мне относились там лучше, чем к остальным. Ко мне на суд даже приходил начальник третьего отдела, далеко не все наркоманы удостаиваются такой чести. Мне было приятно.

В камеру меня посадили к мелкому воришке. Его там постоянно обижали, на все его просьбы вечно куда-то посылали. А мне, нет-нет, да лишнюю чашку к обеду дадут. Ну я ему её скармливал вечно, старался всем помогать. Душ для всех просил вне очереди, прогулки, относились там ко мне очень хорошо. Я со своей стороны тоже старался никого не беспокоить. Те, кто там за нами присматривал, они меньше всего виноваты в этой истории, и про них я ничего плохого сказать не могу, всё в порядке.

— Как коротал там время?

Совершенно по-разному. Потому что там попадаются совсем разные люди. Например, к нам подсадили одного мужика, он 11 лет в своё время отсидел. Сейчас он завёл жену, ребёнка, в монастыре месяц прожил. Он столько всяких баек нам про тюрьмы рассказывал, интересно было. Бывает, сидишь с кем-то и понимаешь, что вам и не о чем разговаривать.

В таких случаях я читал. Прочитал там, например, «Хождение по мукам» Алексея Толстого. Прям зашло. Ещё читал про сельского учителя: про войну и послевоенное время в русской деревне. Интересно было почитать, как мыслили люди. Потом попалась книга «Ярмарка тщеславия» Теккерея. Там вообще жиза, советую всем. Это Россия сейчас.

— Новости получал как-то?

— Я спрашивал, сколько задержанных, но сначала не говорили. Потом всё-таки сказали, что Владимир Иванович [Чернышёв] (детский врач, задержанный на митинге — прим. Go 31) получил двадцать суток ареста. Плюс ко мне приходили сотрудники разных ведомств общаться по поводу митинга. Знал от них, что всё-таки вышли, что около 10 задержанных, что погода была плохая, но всё-таки люди вышли. Полицейские сказали, что очень много новых было.

— Ты ещё до интервью упомянул, что вы встретились в камере с Владимиром Ивановичем. Давно это произошло и как?

— Только что, прямо перед выходом. Буквально в 9 вечера его подселили, сразу же выключили свет, но мы не могли уснуть и болтали, конечно. Только в первом часу у меня стали закрываться глаза, а в 3.40 меня выпустили.

— О чём вы успели поговорить?

— Он отнёсся к аресту по-философски. Если я всё время со своими тараканами сидел и переживал, как там на воле без меня работа идёт, то он остался наедине с собой и много думал обо всём. Во всяком случае он не жалеет, что вышел на митинг, это самое главное.

Детский врач Владимир Чернышёв на митинге за несколько минут перед задержанием. Фото Антона Вергуна

— В камере холодно спать?

— Нет, не особо. Нам дают набор постельного белья и одеяло, всё в порядке. К тому же были жаркие дни, и мы даже всё время открывали окно. Но когда сейчас похолодало, стали его закрывать.

Я сидел в небольшой камере, политических как правило всегда в такие сажают, не знаю, почему. Но ко мне всегда хорошо все сокамерники относились. Я, в свою очередь, старался их подогревать сигаретами. Нам же передачки носят, а они никому не нужны. Хлеб им свой тоже старался отдавать. У меня всегда был чай, печенье, а у них ничего. Ролтон мне передали, я его вообще не ел, сразу ребятам отдал. На второй день мне передали блок сигарет, я без них первые сутки с ума сходил.

— Чем ещё занимались?

— Там есть шахматы и нарды. Карты в камере запрещены, но я целую колоду ручкой нарисовал. Правда, поиграли мы не долго: тяжело было отличать красные от чёрных, когда они все одним цветом.

Шахматисты мне так и не попались, поэтому мы играли в нарды. Но и с этим получалось так себе: никто из нас точно не помнил правила. А так в основном засядешь с книжкой и читаешь. Все сокамерники были адекватные, чистенькие относительно.

— Мне вот что ещё интересно. Всех координаторов по стране сажали по политическим статьям, а тебе наркотики пришили. Не обидно было?

— Да какая разница, политическая статья или нет, если все прекрасно знают, за что срок. Единственное, родственники переживали. Говорили, вдруг тебе подбросят ещё что. А в целом мне всё равно, какая там статья. Все всё прекрасно же понимают.

— Что будешь делать, когда дойдёшь домой? Вкусно поешь?

— Сейчас лягу спать, а завтра напишу сценарий и сниму ролик о том, почему это не мы выводим людей под дубинки и задержания, а белгородская администрация. Покажу все документы и попытаюсь объяснить гражданам, почему выходить на улицы надо и это всё не зря.

* внесён в список экстремистов и террористов